Этот человек не такой, как все. В самом буквальном смысле. Актер – с неактерской внешностью. Любому походу в театр он предпочтет посещение зала древнерусской иконописи в Третьяковке, а шумной многолюдной вечеринке – чтение на диване книги о символике природы в произведениях эпохи Возрождения. Педагог, сам готовый каждую минуту учиться и узнавать что-то новое. Это Максим Тиунов, человек, чья жизнь перевернута с ног на голову.
“И окунаться в неизвестность, / И прятать в ней свои шаги”
(Б. Пастернак “Быть знаменитым некрасиво”)
Мы беседуем в гримерке Театра Мимики и Жеста, где только что завершился премьерный показ музыкального представления “Проснись и пой”. Максим Тиунов выступил здесь в не совсем привычной для себя роли, став постановщиком.
– Максим, наши поздравления с премьерой! Расскажите, почему вы выбрали именно такой формат постановки? Почему песни?
– Я вообще это не планировал. Мы с ребятами (выпускниками РГСАИ 2014 года, принятыми в труппу Театра мимики и жеста) хотели что-то новое сделать. Тогда ведь, два с лишним года назад, в нашем театре не было никаких новых спектаклей. Ничего. И мы решили что-то сделать сами, что-то придумать новое, изобрести. Как Чехов в “Чайке” писал: “Новые формы нужны”. Решили – и начали работать.
– С теми же актерами, когда они еще были студентами, вы и Екатерина Мигицко поставили класс-концерт “Оркестр”. Музыкальное представление “Проснись и пой” обречено на неизбежное сравнение с этим дипломным спектаклем выпускников 2014 года. В чем различие двух постановок?
– Разница в площадках. В институте маленькая сцена и зритель сидит близко, поэтому надо было очень точные акценты делать. А на большой сцене темпоритм уже другой, на ней ходить медленно нельзя. Потому что там всё теряется – и по форме, и по содержанию.
– Путь к премьере у “Проснись и пой” оказался очень долгим. Наверняка было много сложностей. Вы когда-нибудь жалели, что начали репетировать?
– Нет. Мне всегда было интересно начинать что-то искать, репетировать. Мы же в театр идем не как на фабрику, а как на праздник. Да и ответственность перед зрителем, ответственность перед коллективом. Если одного человека не будет, то какой смысл работать? Театр – это вообще коллективное дело.
Участники музыкального представления “Проснись и пой” Театра Мимики и Жеста
– У Экзюпери в “Маленьком принце” король говорит: “С каждого надо спрашивать то, что он может дать”. Зная ребят, что называется, как облупленных – все их актерские достоинства, недостатки и возможности, вы требуете с них невозможного? Или удовлетворяетесь тем, что они вам предлагают своей игрой?
– Скорее всего, это индивидуальный подход. Благодарности я не жду, потому что профессия педагога, режиссера – это неблагодарная профессия.
– Когда вы репетируете, вы больше актер, педагог или режиссер?
– Я стараюсь быть наравне с теми, с кем репетирую. А не так: вот это не то, это ты неправильно делаешь.
– Какую задачу вы ставили перед артистами на репетициях?
– Ну, первая задача у меня – чтобы все артисты были свободны: в своих движениях, в своих жестах… Как Станиславский – всегда начинал с мышечной свободы. То есть контролер должен быть у них. А для того чтобы контролировать себя, свои мысли, поступки, быть свободным, нужно каждодневно репетировать, не надеясь на авось. Необходима ответственность…
– А как добиться, чтобы зрителю было интересно?
– Когда мы начинали работать, не было ни режиссуры, ни сцены, ничего. Но я думал о зрителях, о том, как их удивить. Мы начали искать песни. По песням стали определять, кому что подходит. Вот то, что у артистов лежит на душе, их личное, они должны проявить естественно и органично. Этим они и завоюют зрителя. А не рисунком роли, не танцевальными па всякими… Когда актер – большая личность, он и может заинтересовать зрителя.
– В Театре Мимики и Жеста спектакли надо рассчитывать на глухих или на слышащих?
– Хотим мы этого или нет, но должны делать спектакли для слышащих. Потому что глухой зритель придет только один раз. А дальше будет смотреть другой народ.
С актерами ТМЖ Павлом Родионовым и Аленой Бирюковой на репетиции
“Я предпочитаю думать, что все дело в любви. Это так трогает!”
(А. Камю “Калигула”)
– “Проснись и пой” в Театре Мимики и Жеста – не единственная ваша премьера в текущем театральном сезоне. Для многих стало сюрпризом ваше участие в проекте режиссера-хореографа Сергея Землянского (подробнее о спектакле “Калигула” Московского Губернского театра см. статью “Калигула, или О чем молчат патриции” в №2/2017 журнала “ВЕС”). Для вас было неожиданностью приглашение в “Калигулу”?
– Ну да, было неожиданностью. Я долго не соглашался. (Смеется). Очень долго. Ну почему-то решился: давай попробую.
– Чем работа в театре с неслышащими отличается от работы хоть и в пластическом спектакле, но со слышащими?
– Да ничем не отличается. Разве только тем, что мы говорим не голосом, а на жестовом языке.
– А сам метод работы?
– Методы работы для всех одинаковые.
– В каких спектаклях проще играть – драматических или пластических?
– В пластических спектаклях играть намного легче. Когда движешься и хочешь что-то сказать, на размышления времени нет. Мы же не станем, когда танцуем, думать и одновременно говорить. Мы просто все выучиваем, как танец. Поэтому я всегда говорю ребятам: “Учите жесты, как балет, тогда у вас во всем появится свобода”. Когда вы слово “водопровод” сказать не можете, у вас свободы никогда не будет. А когда все автоматом, тогда все идеально, ну или почти идеально. Это то же самое, когда ребенок рождается: хоть он и гениальный (а все дети по-своему гениальны), он не сразу все умеет, он все равно учится и потом делает какие-то вещи на автомате.
– Каким, с вашей точки зрения, должен быть хороший режиссер?
– Для меня это сложный вопрос. Думаю, когда режиссер дает актеру свободу. Свободу не в том, что я захотел что-то сделать и сделал, нет. Но когда режиссер ставит мизансцену, а я, актер, в этой мизансцене делаю то, что хочу, то есть оправдываю ее. Под свободой я подразумеваю импровизацию, неожиданность. Я никогда артистам – ни в театре, ни в институте – ничего не запрещаю. Я говорю: если вы видите так, то пожалуйста, оправдайте, чтобы я поверил. Если вы не можете оправдать, значит будем возвращаться обратно. Вот и всё. Если зритель в это не верит – значит вы неправильно выполнили задачу. Если вы не понимаете замечаний товарищей, замечаний режиссера — спрашивайте. Поэтому свобода для меня – это импровизация и неожиданность.
– Но режиссер должен поставить перед актером какую-то задачу?
– Задачу они должны ставить вместе.
– Получается сотворчество.
– Да. Потому что все равно не режиссер будет выступать на сцене, а актер.
Разбор роли с актером ТМЖ Алексеем Лемешевым
– У актеров иногда своя логика: ты режиссер – ты должен сказать, КАК сделать.
– Я могу сказать, ЧТО, ЗАЧЕМ, а вот КАК – это задача актера. Потому что КАК – оно может происходить по-разному.
– А если к вам подойдет актер и скажет: я в тупике, я не знаю, КАК это делать. Я хочу, но не знаю. Что тогда?
– Мы обычно сидим, каждое слово разбираем: а вот это зачем? может быть, по-другому сделаем? Еще нужна фантазия. Я когда играл “Где Чарли?” (премьера возобновленного спектакля состоялась в Театре мимики и жеста в феврале 2017 года), то до последнего ничего не придумывал, пока мне не принесли настоящую пьесу. Что меня там поразило? Спейтаг за Чарли гонялся как? Он за ним ехал на велосипеде. Вот эта деталь меня так поразила, что у меня сразу пошло вдохновение. И сразу пришел образ этого Спейтага.
Каждый актер должен найти свою изюминку, ту деталь в герое, которая его вдохновляет. А когда актеру не интересно то, что он играет, – роль у него не получится.
Сцена из спектакля “Где Чарли?”
“Не нравился мне век и люди в нем не нравились, – / И я зарылся в книги”
(В. Высоцкий, “Мой Гамлет”)
– Как глухой может восполнить недостаток образования, вызванный отсутствием информации, воспринимаемой на слух?
– Необходимо начать читать. Начать относиться бережно к словам, к тексту. Надо уважать автора, который придумал произведение. Ведь он не может просто так придумать, он взял сюжет из жизни. И самое трудное – это слова автора сделать своими. Когда ты это присваиваешь, тогда можно смело сказать, что роль удалась.
– Для вас чтение – это восполнение недостатка информации?
– Думаю, да.
– Какие у вас любимые книги?
– Мой любимый писатель – Чехов.
– Что-то хотите поставить из Чехова в Театре Мимики и Жеста?
(Пауза)
– “Вишневый сад” (смеется). Это моя мечта.
– Но “Вишневый сад” ставил даже ленивый.
– Поставить как у Чехова, я думаю, у меня не получится. А вот по мотивам…
– Может, стоит возродить театр “Синематографъ”?
– Времени уже много ушло. У нас был очень хороший администратор. За это ей низкий поклон. Бесконечный. Она сделала революционный шаг вперед. Даже не на 50 лет, а больше. Но я бы не согласился возрождать “Синематографъ”. Пускай это останется в прошлом. Просто жаль, что только “Двойник” сняли на пленку.
– В одном из интервью вы сказали про Льва Толстого, что он “вкусно пишет”. А о чем еще вы можете сказать, что это “вкусно”?
– Это когда ты заражаешься или восхищаешься чем-то. Когда что-то тебя потрясает. Вот тогда хочется жить, хочется поделиться чем-то новым. Это новое для тебя становится дорогим, и ты стремишься это дорогое показать зрителю.
“Сапожников, это у тебя птица, а мне надо бабочку”
Наш разговор мы продолжили в Российской государственной специализированной академии искусств (РГСАИ), где Максим Тиунов преподает пластику. Педагог Максим удивительный, какой-то совсем непедагогичный. В нем нет ничего привычно учительского: нет назидательности, не надменности, нет превосходства над студентами. Он не говорит “сделай так, сделай этак”, не ругает за невыполненное домашнее задание. Он вообще не ругает. Он то молчит, внимательно наблюдая за своими подопечными, то выбегает из-за стола и как-то удивительно точно… нет, не показывает, каким должен быть жест или движение, а вместе со студентами начинает этот жест или движение искать. Ненавязчиво подталкивает их к размышлениям, к необходимости думать, анализировать, всматриваться, чувствовать.
Ставя перед студентами задачу, Максим не говорит, КАК они должны ее выполнять, давая им простор для фантазии. Но объясняет, ЧТО он хочет видеть в итоге. За ошибки не ругает, наоборот – призывает: “Не бойтесь ошибаться! Каждый студент и может, и должен, и обязан ошибаться”. Когда у них совсем не получается, не срывается на крик, но своим предельно корректным и очень точным примером показывает и плавность движений рук, и синхронность действий. Сам он делает всё ровно, четко, понятно и в то же время медленно, плавно, музыкально. Поясняя в перерыве между занятиями свой метод работы, Максим говорит: “Я учу их самостоятельности. Сразу”, – и подчеркивает важность того, чтобы артист все время думал. Например, при описании картины Айвазовского “Девятый вал” Максим даже не спрашивает, не советует, а мягко-мягко подталкивает к размышлениям: “Надо сначала увидеть общий фон. Море какого цвета? А солнце? Небо? Подумай и объясни, в какое время дня происходит то, что изображено на картине”.
Максим преподает пластику. Но кажется, что он учит студентов не только и не столько правильным движениям рук (хотя, безусловно, все время говорит о синхронности жестов, их технической правильности и четкости, жесткости и точности), сколько о необходимости чувствовать друг друга, быть с партнерами единым целым, видеть общее и выделять частности, умение описать первое впечатление от произведения искусства и найти в нем своеобразие. На каждом занятии Максим подталкивает студентов к простой, но очень нужной мысли, что творчество актера должно каждый раз удивлять зрителя своей неожиданностью.
Максим Тиунов и Ольга Вологжина, актриса ТМЖ, на репетиции
– Зачем вы, получив актерское образование в ГСИИ (ныне – РГСАИ), пошли учиться на педагога в Щукинское театральное училище?
– Чтобы преподавать. Я давно хотел в Щуку попасть. Пришел к Михаилу Петровичу Семакову (актер, педагог). Мы поговорили. И на следующее лето я поступил.
– А как вы стали преподавателем в ГСИИ-РГСАИ?
– Мне было интересно. Как я пришел – уже не помню. Подвернулся такой случай – меня пригласили в институт. Я встретил этих ребят – курс Карельских.
– На каком курсе они тогда учились?
– На втором. Первое, что меня поразило, – этот курс был очень обаятельный.
– Почему вы преподаете именно пластику?
– Я всегда мечтал преподавать актерское мастерство. А сейчас не хочу. Я согласен преподавать ритмику, жестовую речь, пластику. Актерскому мастерству может научиться каждый. Сказать слово, повернуть голову, куда-то подойти. Но вот чувство ритма не у каждого есть. Не каждый может научить глухого петь. Песня делает актера универсальным. Если он умеет танцевать, петь, говорить, это продвинутый актер. То есть он может и мюзиклы играть, и водевиль, и драму, и комедию.
Вообще театр – это сложная тема. Я не педагог и не режиссер. Я актер с ног до головы. Хотя у меня внешность не актера… Помните, был творческий вечер?
– “О разном… Поговорим” к Международному дню театра?
– Да, в прошлом году. У меня был Чехов, “О вреде табака”. Мы репетировали-репетировали, у меня ничего не получалось. Назавтра мы должны уже выступать. А у меня ничего не получается. Мне на сцену уже пора выходить. И вдруг я вспоминаю своего педагога в Щукинском училище: его походку, его манеры, его отношение к окружающим. И я раз – сразу поменялся. Такое ощущение, что это был не я.
– То есть у актера должен быть определенный багаж знаний?
– Скорее, наблюдений. Хочешь не хочешь, а в подсознании наблюдения всплывут. Просто надо их анализировать, ощущать, собирать. Я ребятам говорю: образ не должен быть конкретным, он должен быть собирательным. У одного что-то взял, у другого…
– Когда вы сами ходите в театр, то смотрите спектакль как актер, как педагог, как режиссер или как зритель?
– Во мне сидит и актер, и режиссер, и педагог… Но я стараюсь смотреть спектакль как зритель.
– Получается?
– Иногда получается. Если меня что-то как зрителя не устраивает, то мне хочется убежать.
– А есть разница между глухими и слышащими актерами?
– Глухие актеры, мне кажется, более органичны. Так как они лишены слуха, у них какое-то чувство внутри. Не понятное и, мне кажется, до сих пор необъяснимое. Я не могу назвать это чувство каким-то словом.
– Они лучше двигаются? По-другому ощущают себя на сцене?
– Дело не в том, что они лучше двигаются или у них какой-то иной взмах руки… Просто некий луч от них исходит: вышел – и всё.
– Можно напоследок банальный вопрос? У вас есть мечта?
– Я не могу на этот вопрос ответить. Если я расскажу, о чем мечтаю, то ничего не сбудется. Пусть в умолчании будет неожиданность.
Интервью: Екатерина Перфильева, Павел Родионов
Фото: Ани Абрамян, Алексей Яковлев, Валентин Прикащиков