За несколько дней до нового года в Московском Губернском театре состоялась премьера спектакля “Калигула”. К этой постановке было приковано наше особое внимание, ведь в пластической драме без слов режиссера-хореографа Сергея Землянского помимо артистов, в повседневной жизни говорящих голосом, были заняты драматические артисты из Театра мимики и жеста (Алексей Лемешев, Игорь Стрелкин, Максим Тиунов) и театра “Недослов” (Александр Арчебасов, Олег Селянинов).
В своем интервью нашему корреспонденту после показа “Калигулы” для журналистов Сергей Землянский отметил: “Я даже не думал, что есть такая категория артистов, которые очень убедительно, с точки зрения тела, с точки зрения жеста, могут существовать на площадке”. По словам постановщика “Калигулы”, в пластической драме в зависимости от требований конкретного спектакля важными становятся несколько факторов: “Ты обращаешься к тем или иным формам танцевального искусства. То же самое владение жестом — он очень важен. И фантазия. Как ты можешь сфантазировать ту или иную историю”. А художественный руководитель Губернского театра Сергей Безруков, говоря о задачах, стоявших перед создателями спектакля, признался: “Без слов выразить эмоции и страсти так, чтобы было всё понятно. Характер человека, сложную личность Калигулы сыграть только с помощью пластики… Плюс еще работают артисты с нарушением слуха. И это единая команда профессионалов в своем деле, которые собрались в одном спектакле… Здесь спектакль, который не нуждается ни в либретто, ни в переводе. Это язык пластического театра, понятный всем”.
Обращаться к либретто (автор Владимир Моташнёв) все же пришлось. Причем не только тем, кто не был знаком с сюжетом пьесы Альбера Камю, по мотивам которой поставлен спектакль, но и тем, кто основательно подготовился к походу в театр, прочитав и произведение французского писателя и публициста, и книгу Игоря Князького из серии “Жизнь замечательных людей”, и роман Зигфрида Обермайера. Но в любом случае обращение к либретто было обращением заинтересованных зрителей, захотевших после спектакля больше узнать об одном из самых кровавых римских императоров и о времени, когда он правил.
Начинается спектакль с музыки грусти, тоски и печали — звучит специально написанный композитором Павлом Акимкиным саундтрек. Умирающая Друзилла (и в первый, и во второй день премьеры эту роль исполняла Катерина Шпица) — сестра и любовница Калигулы — дактилирует имя своего брата и возлюбленного. Калигула мечется, потрясенный внезапной смертью Друзиллы. И если Илья Малаков играет несчастного мальчика, забитого, потерявшего любовь, то Станислав Бондаренко иначе видит своего героя — он отрешен от действительности, всё внешнее проходит мимо него. Для Калигулы Бондаренко жизнь изначально лишена всякого смысла. События и поступки заранее предопределены. И даже то хорошее, что есть (сестра), — всего лишь иллюзия.
Возвращаясь через несколько дней во дворец, Калигула видит своих приближенных: у кого-то — ничего не выражающие лица, у других во взгляде — надменность и жажда власти. Персонажи двигаются по сцене сначала медленно, потом, в такт музыке, всё быстрей и суетливей. Это суета ожидания того, что же будет дальше. Происходит нарастание напряжения. Все чего-то ждут и ищут.
На сцене появляются патриции. В пьесе Камю у всех патрициев есть имена: Сенектий, Метелий, Лепидий, Октавий. Создатели спектакля отказались от имен для патрициев, обезличив их, сделав похожими один на другого, превратив в молчаливых подчиненных. Но каждый из исполнителей ролей патрициев (а оба премьерных дня играли Алексей Лемешев, Игорь Стрелкин, Максим Тиунов и по одному разу — Олег Селянинов и Александр Арчебасов) старался сделать своего героя отличным на остальных. Внимательно-ждущий настороженный патриций Алексея Лемешева, непроницаемый — Игоря Стрелкина, с каменным лицом, скрытный — Максима Тиунова, отстраненный — Олега Селянинова, непонимающий происходящее — Александра Арчебасова. Они пытаются возражать… Нет, не Калигуле, на это бы не хватило и самой отчаянной смелости. Они выражают свое несогласие друг другу и выражают его на жестовом языке, то есть так, чтобы не догадались окружающие. И фраза “Царя нужно убить” оказалась понятной даже тем, кто с жестовым языком до спектакля ни разу не сталкивался.
Но Калигула не собирается считаться с чьим-либо мнением, его не интересует ни правда, ни ложь. Вместо “Уст истины” (это своеобразный “детектор лжи”), на фоне которых идет действие, появляется красный кровавый шар и слышен звук металлических подносов. Сломленный мальчик Калигула, моментально превращаясь в кровавого убийцу, совсем не знает жалости. Он — сильный, он пытается заглушить в себе всё человеческое. И так некстати приходят воспоминания о счастливом детстве и родителях. От этого Калигула испытывает досаду, начинает управлять людьми, как лошадьми, дергая за веревки-поводья, превращая четверых патрициев в четверку коней, подвластных жестокости и своеволию правителя. В испуганных патрициях не осталось ничего, кроме страха.
Потом всё успокаивается. Красный шар чернеет. Наступает сон. Возникает полупрозрачный белый занавес. Начинаются воспоминания. Как по горячим углям прыгает Калигула по плащу императора Тиберия (эту роль исполняет Григорий Фирсов). Тиберий по решению авторов спектакля — законченная сволочь, в нем изначально нет ничего человеческого. Он уходит, в белой дымке появляются тени родителей Калигулы. Вся сцена решена в белом: чистота и непрочность, безгрешность и нежность. Они стоят в синей пустоте. Тиберий в золоте и красном (власть и кровь) возлежит на троне. Как бы в воронку засасывает Германика и Випсанию Агриппину (отца и мать Калигулы). Мать с отцом исчезают в небытие, когда Калигула — следуя обстоятельствам — целует руку Тиберия, подчиняясь его воле. И если Калигула Ильи Малакова впадает после смерти родителей в шоковое состояние, то Калигула Станислава
Бондаренко после смерти родителей мгновенно взрослеет. Он знает: чтобы выжить — надо быть жестоким.
Из светлых, бередящих душу воспоминаний Калигулы о родителях мы переносимся в уже не иллюзорный, а самый настоящий мир жестокости, обмана, рабского подчинения. Возникает картина плотских утех, показное восхищение любыми действиями правителя и разговоры патрициев по углам. Слаженные движения приближенных Калигулы говорят не об их объединении ради благой цели, а о судорожном желании выжить. Ведь Калигула издевается и убивает, невзирая на пол, возраст, социальное положение и заслуги людей. Боятся его все, абсолютно все. Пока это не касается конкретно тебя, каждый сносит издевательства молча, не пытаясь не то что спасти жертву, но хотя бы вступиться за нее. Молчание и рабская покорность — ключевые мотивы спектакля, красной нитью проходящие через все действие, вернее — бездействие персонажей.
Отсутствие речи, голоса, звучащих слов мотивировано у Сергея Землянского не только его авторским замыслом постановщика, но и невозможностью — в контексте того, как понимают режиссер и другие создатели спектакля образы Калигулы и его окружения, — поступить иначе, чем лишить артистов и их персонажей возможности что-то сказать. В большинстве сцен спектакля звучащие слова были бы просто лишними. Разве нужны слова в сцене, когда император Тиберий безжалостно и подло убивает родителей Калигулы, а тот вынужден молчать, чтобы самому остаться в живых? Или когда умирает Друзилла — единственный близкий и понимающий Калигулу человек? А уж в сценах, когда Калигула издевается над женой Муция (в разных составах эту роль исполняют Зоя Бербер и Вера Шпак) при полнейшем попустительстве ее мужа (Олег Курлов) и окружающих, или когда император кидает со своего стола объедки знатным патрициям, а те, изображая бурную радость, эти объедки ловят и даже дерутся за них… в этих сценах звучащие слова только бы мешали понять тихий ужас обыденности происходящего.
И снова белая ткань… В воспоминаниях на сей раз — детство и недолгие невинные забавы брата и сестры. А вот уже самодовольный, жестокий стареющий Тиберий сажает юных Калигулу и Друзиллу по разные стороны от себя, чтобы заставить их сначала смотреть, а потом и участвовать в безумных оргиях. Калигула сначала подчиняется Тиберию, но затем душит его и забирает себе красный плащ как символ кровавой власти. Однако мнимое счастье с сестрой-любовницей, купленное страшной ценой невыносимых страданий и неоправданной жестокости, не наступает. Друзилла внезапно умирает. Несчастный мальчик Калигула остается с такой ненужной властью один на один. Ему больше некого терять…
Появляется Цезония (ее играет прима-балерина Большого театра Мария Александрова). Она, в отличие от нежной Друзиллы, — резка и строга. Стоит отметить, что балетные движения Марии Александровой, конечно, сильно отличаются от движений актеров драматических. Но вот пластика последних, будь то актер Губернского театра, Моссовета, Мимики и жеста, “Недослова”, зависит от конкретного артиста, его способностей и возможностей, а не от того, говорит он голосом или жестами. То есть в мастерстве владения своим телом артисты с нарушением слуха в “Калигуле” ничем не уступают, а порой и превосходят своих слышащих коллег.
Из черно-золотой рамки появляется много белых гипсовых масок: то ли происходит глумление над богами, то ли как древнегреческая трагедия разыгрывается перед зрителями жизнь современного Калигуле общества. И сам молодой император как главное действующее лицо этой вселенской трагедии: в маске, но такой узнаваемый в своей жестокости и желании повелевать. Все — и актеры, и воины, и жертвы, и убийцы — в белых масках, все одинаковые. Потом они бьют гипсовые непрочные маски и, собирая осколки, уходят. Калигула вновь остается один на фоне своего подсвеченного красным портрета. Издевательства под мерный ритмичный стук палок. И наконец финал: даже не танец, а какое-то безумство Калигулы и Цезонии. Они уже где-то не здесь, а в загробном мире. Цезония готова к смерти, к тому, что Калигула ее задушит. Нити натянуты до максимального напряжения. И звук струны, готовой лопнуть. Жизнь для Калигулы кончилась, не успев начаться. Один, совсем один в лунном свете, император смотрит на происходящее с равнодушием. Портрет Калигулы падает. Моментально обрывается музыка и гаснет свет. Все кончено…
В целом, “Калигула” оказался тем самым спектаклем, который стал интересен глухим и слышащим, заядлым театралам и тем, кто в театр ходит не чаще одного раза в год. Каждый зритель нашел в нем что-то важное для себя: игра артистов балета и танцевальные движения артистов драматических, удивительная по своему воздействию музыка Павла Акимкина и своеобразные необычные костюмы и сценография Максима Обрезкова. Однако самое главное, что на фоне сценария и музыки, декораций и костюмов и, конечно, игры своих коллег не потерялись и очень достойно выглядели артисты Театра мимики и жеста и “Недослова”.
Несомненно, Алексею Лемешеву, Игорю Стрелкину, Максиму Тиунову, Олегу Селянинову, Александру Арчебасову еще трудиться и трудиться над своими ролями в “Калигуле”: осваиваться в непростых костюмах, отрабатывать синхронность сложных танцевальных движений, задуманных режиссером-хореографом, размышлять над характерами и поведением патрициев и над тем, как донести особенности их личностей (или их безличия) до зрителей. Но самое главное, что начало этому трудному, но интересному пути работы в новых, непривычных условиях положено. Или, как сказал, пожалуй, самый известный римский патриций Гай Юлий Цезарь — Alea jacta est (“Жребий брошен”).
Павел Родионов, Екатерина Перфильева
Фото — Анна Коонен